Не прошло и двух дней, как мы пришли из похода, а командир объявил оргпериод. В субботу сошел с корабля, но скоро вернулся не в духе. Чего-то у него не сложилось. В воскресенье устроил с утра осмотр корабля, потом «разбор полётов» и зарубил всем сход. Вечер. Завтра начнутся десять дней маразма . У всех стресс, а снять его нечем. Запасы шила у всех давно иссякли. Затариться на берегу никто не успел. Ситуация тупиковая. Заходит ко мне в каюту Боря штурман: - Там к твоему бойцу родители приехали. Его в увольнение отпустили. Обратно гостинцы от родителей понесёт, может и бутылку тоже, - говорит он со слабой надеждой. - И что делать?, - спрашиваю. - Я пойду поторчу на юте. Встречу и проверю, если что, приведу к тебе. Конфискуешь. Он торчал у трапа часа два или три, на ветру и холоде. Был конец осени. Самый противный период. Пронизывающая холодная сырость до костей. Мороз легче переносится. Мерз он не зря. У бойца в авоське таки была обнаружена бутылка, и Боря, красный от ветра, продрогший, но с блестящими от предвкушения глазами, привёл его ко мне в каюту. Дальше так: Я звоню в кубрик, вызываю командира отделения этого бойца, при старшине его отчитываю, мол нельзя, не положено, и впредь чтоб такое не повторялось. Затем открываю конфискованную бутылку водки, выливаю в раковину и отпускаю их в кубрик. ……. На лице Бори – ужас и обида в одном флаконе. Он стоит на пороге каюты весь обмякший и растерянный. Сказать ничего не может - парализовало. - Конфисковал,- говорю я, - Заходи погрейся. - Чем греться? – он в полном недоумении. - Чайку попьём…., В ответ непереводимая игра слов. Но вечер удался… Стресс сняли. Пока он караулил на юте, я демонтировал колено под раковиной в каюте. Саму раковину, решётку и сливную трубу выдраил зубной пастой. К трубе привязал полиэтиленовый мешок, предварительно проверенный на герметичность. Раковина снизу закрывается шторкой, так что ничего видно не было – куда конфискат делся. А лицо Бори, когда он понял, что конфискат не пропал и не сгинул безвозвратно в этой чёрной дыре в раковине, описать невозможно. Одним словом - оху@вшее от счастья было лицо.
